Две недели в даргинском округе

Проселочная дорога, по которой я выехал из Дешлагара во внутренний Дагестан, едва ли не одна из самых живописных в этой части Кавказа; тотчас за Дешлагаром начинаются зеленые горы, покрытые кустарником, большею частью мелким орехом. Невысокие горы, представляющие мягкие контуры; на склонах то раскидистый кустарник, то тучные поля; некрутые подъемы, а на горизонте высокие горные цепи, — вот главные черты здешнего ландшафта.
10-го августа 1873 г. пшеница на полях уже была сжата и частью молотилась, частью стояла в стогах, но просо украшало поля своею изумрудною зеленью. Первый аул1, попадающийся в этой очаровательной местности, есть Вануша-махи, вернее Урануша-махи (верст 7 от Дешлагара), откуда довольно крутой, каменистый подъем ведет вдоль ручья Чахвкада в аул Ая-махи, в двух верстах от Вануша-махи.
Между дикими, голыми скалами Горного Дагестана и Прикаспийской равниною тянутся узкою полосою лесистые холмы. Прелесть которых еще возвышается дикостью ближайших окрестностей. Между этими холмами лежит на довольно крутом склоне каменистой горы, обращенном к юго-востоку, деревня Ализила-махи; дома, расположенные террасами, стоят большею частью поодиночке, возвышаясь одни над плоскими крышами других. С запада, у самой махи, находится маленькое, но глубокое ущелье Ая-када, соединяющееся здесь с оврагом Мильсадж-када, который далее, сворачивая немного к югу, получает название Каленаула-кала. Вдоль этого, довольно значительного, оврага возвышается ряд холмов, из которых каждый, даже самый незначительный, имеет особое название. Первый, находящийся насупротив деревни — Талась, следующий, правее, Алила-Коверхила1, далее Энцила и высокая Хархарашила. Склоны этих гор местами вспаханы, местами же обросли густым, разнородным кустарником. На северо-восток, почти перпендикулярно к Таласу, возвышается цепь Карамуза, образуя долину, у самого начала которой находится гора Батурша-муза или Батурша-бик (муза значит гора, а бик — голова) в виде огромной сопки, покрытой густым лесом. За этой горой на горизонте видно Каспийское море, оживленное иногда белым парусом проплывающего мимо судна. Смотря по погоде, оно переменяет вид; при ясном небе, отражая лучи солнца, оно кажется облитым золотом; при пасмурной же погоде, оно темно-синего цвета и сливается с тучами на горизонте. К северу от Ая-махи, хребты Хамхабарела (значит: «осел хамка» не мог пройти», подразумевается: через узкий проход) и Уракила, служа предвестниками дикой природы внутреннего Дагестана, принимают более угрюмый вид: темные скалы вытесняют зеленые леса и золотые нивы.
Ая-Махи
Едва успел я приехать в Ая-махи2, как толпа народа окружила меня и с любопытством глядела на редкого гостя3.
Я прожил в этом ауле 6 дней и успел бегло осмотреть ближайшие окрестности и слегка ознакомиться с обычаями поселян.
С рассветом начинаются полевые работы, которые продолжаются только до 2-3 часов пополудни; по крайней мере, это касается мужчин. Во время моего пребывания в Ая-махи молотили пшеницу, увозили с поля последние стоги и жали овес. При молотьбе расстилают хлеб на плоскую крышу и по нем водят запряженные парою волов, нагруженные камнями, деревянные дровни, дно которых обито острыми кремнями или же другим твердым камнем, «ирге-карка», привозимым из деревни Балкары4. В молотьбе участвует все семейство: кто погоняет волов, кто переворачивает снопы или подметает солому и т. п. Как уже было замечено, все работы продолжаются только до 2-х или 3-х часов пополудни; бросив работу и возвратившись домой, собираются в кружки и на беседе сообщают друг другу новости, даже политические, которые с быстротою молнии летят по всему Дагестану. Мне говорили, например, что за хивинской экспедицией дагестанцы следили с величайшим вниманием. При спешной однако же работе, женщины остаются в поле. Продолжительность хорошей погоды избаловала дагестанцев; половину дня они проводят в бездельи, и праздность эта поражает приезжего.
Хлебопашество есть главное занятие аямахинцев; мастеровых имеется только один оружейный мастер, два камнещика и несколько плотников. Многие молодые люди ходят на лето копать марену в Джемиксит, Валикент и другие селения, лежащие в окрестностях Дербента. Зарабатывают они весьма мало, но цель их собственно научиться татарскому (тюрко-азербайджанскому) языку. По воскресеньям водят в Дешлагар на базар сельские произведения на продажу, как-то: пшеницу, овес, муку, пиццы, масло5, орехи и т. п., и этим ограничивается торговая промышленность анмахинцев.
Подробности эти узнал я, большею частью, в разговоре с молодыми людьми, которые по вечерам, после ужина, собирались в занимаемую мною саклю, где, сначала, важно сидели в безмолвии, отвечая лишь на вопросы; но впоследствии они начали петь песни и плясать лезгинку («дилх», т. е. пляска). При этом присутствующие не хлопают в ладони, как в остальном Дагестане и даже в других селениях Даргинского округа, а бьют указательным и средним пальцами правой руки о косточки левой. Пляшут довольно медленно и вяло, и только под конец вдруг ускоряют движение, подпрыгивают, топчут ногами и становятся совсем на цыпочки.
Жители Ая-махи часто обращались ко мне за разными советами; то больной просит лекарства, то спрашивают, не знаю ли я как лечить больную корову, иногда просили меня хлопотать перед окружным начальником6 о таком-то или ином деле, одним словом, добрые аямахинцы считают каждого «агу» всеведущим и всемогущим.
Хозяева мои старались угостить меня как можно лучше и, кроме того, более достаточные лица часто звали меня в гости, причем подавали самые затейливые блюда лезгинской кухни: галушки из теста с уксусом домашнего приготовления, из бараньей сыворотки и с бараньим салом; пельмени или лепешки, то с творогом, то с начинкой козлиной, бараньей, тыквенной или яичной; разного рода мясо: козлятину и баранину; яйца; совершенно пресный хлеб; наконец, мед, а иногда и ежевику, которая во множестве растет в лесах.
Я жил у зажиточного, но не богатого хозяина: сакля7 его не выходила из общего уровня лезгинских сакель, и поэтому, описывая ее, мы дадим понятие об устройстве жилищ в этой части Дагестана. Сакля эта каменная, не штукатурена, длиною аршин 10, а шириною 8; небольшой уголок занят сенями, отделенными дверью от самой сакли; несмотря на ограниченные ее размеры, в ней находится перегородка, приделанная к потолку и не доходящая до пола, отделяющая очаг от главной части сакли. Недалеко от очага высечено в каменном полу, подле единственного, небольшого окна, сиденье, где женщины прядут коноплю. Над очагом находится дымовая труба, состоящая иногда из выдолбленного бревна, а по большей части плетеная из хвороста и заштукатуренная смазкой из глины, самана и навоза. У дверей находится большой, служащий закромом, выдолбленный пень, доходящий до крыши, с отверстиями вверху и внизу. Сюда сыплется зерно с крыши после молотьбы и из нижнего отверстия вынимается по мере надобности. Вся мебель состоит из двух небольших раскрашенных и украшенных резьбой низких шкапов домашней работы. Посреди сакли к потолку прибита доска, где висят тарелки, фаянсовые и оловянные, на бичевках, продетых в отверстия, просверленные в краях. У Абакара, моего кунака, имеются также два чайника; остальная посуда, глиняные кувшины, оловянные тазы и деревянные подносы — лезгинские. На стенах висят 2-3 ружья и несколько кинжалов, составляющих неизбежную принадлежность одежды всякого лезгина, даже в детском возрасте.
Женщины носят шаровары, бешмет и большой плат, вроде чадры. Мужчины среди лета часто надевают шубы. Все явления природы в Дагестане в высшей степени грандиозны. Ночи, напр., в горах восхитительные; невозможно описать тишину темной дагестанской ночи, когда все умолкло, все тихо, ни единый лист не колыхнется, а с необъятного неба сверкают тысячи блестящих звезд... Но когда над морем собираются грозные тучи и мало-помалу покрывают все небо, представляется иное зрелище, не менее величественное: яркие молнии освещают черную ночь, и гром гулко раздается в ущельях...
Растительность этой местности чрезвычайно богата: в огородах конопля достигает до сажени вышины; на полях урожай пшеницы доходит до сам 10, овса до сам 20; ячмень и просо тоже дают обильный урожай. В лесу роскошно растут дуб (мий), мелкий орех, калина, чинар, граб (шом), ежевика (чадур), mespilus, шиповник и др., но все это остается кустарником, потому что лес много вырубается и быстро растет. Душистых трав, мяты и т. п. множество; полевые цветы разнообразны: цикория, вика, кашка (Achillea millefolium) доказывают плодородие почвы.
Что касается до окрестностей Ая-Лизила-махи, то я уже заметил, что они весьма привлекательны; склоны гор покрыты полями, а по верхушкам, иногда и по склонам, тянется густой, хотя и не крупный лес. Жители жалуются, что «урусские вырубили много лесу. Местами попадаются толстые в аршин пни, местами почва завалена хворостом. На горе Хархарашила, составляющей, как уже было упомянуто, продолжение гор Талась, Коверхила и Энцила, большое пространство представляет обугленный сухой кустарник и обугленные же толстые пни, свидетельствующие о пожаре, который свирепствовал здесь года два тому назад. С вершины Хархарашила открывается, с одной стороны, удивительно хороший вид на Каспийское море и на равнину с многочисленными селениями, Дешлагаром, Мюрего и проч.; с другой, видны угрюмые Урахинские скалы.
Мюрего
На первых же порах поехал я в сел. Мюрего, лежащее на плоскости, в Кайтаго-Табасаранском округе, в нескольких верстах от Ая-махи. Дорога туда сначала ведет по полям, расположенным на горах, потом спускаясь среди густого кустарника, вдоль ручья Буглиза-када, текущего в глубоком овраге, между двумя хребтами, покрытыми лесом. Дорога шириною в 2-3 сажени, однако ветви кустов, скрещиваясь, мешают ехать скоро. На берегу ручейка, быстро текущего вдоль дороги, растут между камнями большие листья, которые, свернутые, служат в дороге горцам естественными чашами для черпания воды. Чем ближе к Мюрего, тем чаще попадаются среди густого кустарника чудесные ореховые деревья, достигающие громадных размеров и чрезвычайно украшающие местность. У самых Мюрего поля усажены фруктовыми деревьями, и посреди поля находится сакли, где упавшие фрукты тотчас сушатся в печах.
Аул Мюрего лежит, как уже было упомянуто, на плоскости, и тут уже жители занимаются возделыванием хлопка, шелководством и, главным образом, садоводством, о чем свидетельствует большой, прекрасный, находящийся посреди аула, фруктовый сад, разделенный изгородями на множество мелких участков. Громадные, ветвистые ореховые деревья, распространяя приятную тень, защищают сад от палящего солнца. Въезжая в аул, я обратился к табаши (старейшине) с вопросом о населенности аула и т. п., но он дал мне уклончивые ответы и направлял меня, для получения сведений, к начальству, подозревая, вероятно, во мне какого-нибудь шпиона или сборщика податей. Я вернулся в Ал-махи, ничего не добившись от осторожного юзбаши.
Одна из самых живописных частей этой местности, без сомнения, ущелье, находящееся между хребтами Хамхабарсла и Уракила. Если перейти каменистую гору Рум (или Гум; собственно р с придыханием), на юго-восточном склоне которой лежит Ая-махи, и направиться к северу, к горам Кара-муза, на которых виднеется между камнями деревня Цаяла-махи, попадешь на красивую песчаную дорогу, которая заворачивает за мыс, образуемый здесь горною цепью Ханхабарела, и тянется с севера на юг вдоль широкого оврага Хамлабарела-када, между высоким хребтом того же имени и не менее высоким, крутым и скалистым Уракила. Первый покрыт густым кустарником, в котором особенно выдается орешник с огромными листьями; в глубине оврага, по левую сторону дороги, журчит ручей. Дорога идет чуть зигзагами, и оттого довольно отлога, но перейдя ручей, она круто поднимается на гору под зелеными сводами, образуемыми ветвями кустов. Столь же очарователен и спуск с горы; гуляешь в созданном самой природой парке, за которым тянется небольшая поляна, раздолье для пасущегося на ней стада коров; пастух с товарищами и девчонки, весело разговаривавшие между собой, вмиг умолкли при появлении чужестранца и с любопытством глядели на неожиданного посетителя. Далее, дорога опять поднимается, но лес редеет и наконец совершенно исчезает версты за 2 от деревни Рума-кента, за которой простирается ровное место вдоль гор Харзила-Алила; пройдя паровое поле, спускаешься по крутому склону к ручью, берущему начало у Хаклела-када, где берега его глинисты и низки; но вскоре камень заменяет глину, и мало-помалу, по течению ручья к северу, берега возвышаются и доходят до 10 саженей высоты; шириною же ручей саж. 2-4; скалы, между которыми он течет, почти отвесны, местами верхние пласты даже выдают вперед, вися над ручьем. Вода, чрезвычайно прозрачная, струится быстро, падая маленькими водопадами с одного большого камня на другой и разливаясь между ними. Более отлогие места густо обросли кустарником, особенно орешником, составляющим как бы зеленую раму свежей, прохладной Милхаджь-када.
Время, которым я мог располагать, не позволяло мне продлить пребывание мое в прелестной Ая-Лизила-махи; надо было ехать далее, и 17-го августа распростился я с зеленью лесов до самого Дидо. Накануне моего отъезда кунак мой спел импровизацию, аккомпанируя себе на чапгуре, в которой пожелал мне доброго пути и всякого благополучия. Вообще импровизация в большом ходу у лезгин.
Урахи
Из Ая-махи в Урахи едут ущельем Каленаула (получающим далее название Махаргю-када), мимо деревни того же имени, состоящей всего из пяти дворов. Тотчас за этой деревней дорога поворачивает к западу, круто поднимаясь на скалистый перевал. Заметно, что находишься у преддверия внутреннего, дикого Дагестана: темные скалы нагромождены одна на другой, там и сям едва заметны аулы, выстроенные из того же камня. Хотя Урахи отстоит только на 9 верст от Ая-махи, перемена в ландшафте разительна: горизонт ограничивается угрюмыми скалами, которые совершенно заменили зелень.
Путешественник чувствует, что находится в стране, произведшей Шамилей и Гамзат-беков... За перевалом виден аул Урахи8, расположенный на склоне скалистой горы, у речки, в теперешнюю пору мелкой, но по временам размывающей почву и близлежащую мельницу. Урахи — богатое селение, состоящее приблизительно из 600 дымов, из которых много двухэтажных. Селение это замечательно еще развалинами башни, бывшей свидетельницей войн даргинцев с уцмием кайтагским в начале нынешнего столетия. При въезде моем в Урахи мне бросилось в глаза зрелище, характеризующее лезгин: целая компания мужчин сидела на «очаре» (площади) и курила, тогда как женщины кололи дрова и носили их на плечах. Как у всех варварских народов, женщина считается у лезгин чем-то вроде рабочего скота.
В Урахи присутствовал я при разборе тяжб, и при этом случае мне сообщили, что при заключении сделок даргинцы определяют сроки восходом такой-то или другой звезды. Вечером наиб А. С. Антоновский доставил мне случай слышать разные песни, между прочим Урахинскую, аварскую и казикумухский даллай, чрезвычайно веселый мотив которого контрастирует с угрюмой природой казикумухской земли....
Дибгаши
На другое утро поехал я в Дибгаши, лежащие в Кайтаго-Табасаранском округе. Сначала дорога идет долиной Урахдинской речки, вдоль лесистых гор, вершинная линия которых представляет естественную, отвесную стену. Здесь происходят весной скачки, призом которых бывает бык. В некотором отдалении видны Мургукские горы, густо заросшие кустарником и молодым лесом. В этой местности, весьма лесистой, водится множество медведей, кабанов и туров. Жители, убив кабана, волочат его домой железным крюком, прикрепленным к палке, чтобы не прикасаться к нечистому животному, которое продают за выгодную цену в штаб-квартирах.
Оставив лес этот по левую руку и проехав через аул Мугры, я направился на Сираги9 по гористой местности, в которой лес мало-помалу уступает место прекрасной траве. Вскоре исчезает и трава, и являются одни песчаные горы. Дорога спускается к речке Сираги, от которой круто поднимается под сенью нескольких густых орешников и ведет среди пашен к аулу, лежащему на верхушке высокой горы.
Из Сираги9 в Цизгари дорога ведет через несколько хребтов, то покрытых лесом, то голых, и через мелкие речки. С высшей точки перевала представляется чудесный вид: множество хребтов с округленными контурами, отчасти с зеленеющим лесом, отчасти голые скалы, всюду изрезанные долинами и котловинами и усеянные аулами, а на горизонте необозримое голубое море. В Цизгари много двух, даже трехэтажных сакель; плотно выстроенная из камня, с толстыми стенами, с крытым каменным подъездом, на широких, сложенных из камня же, четвероугольных столбах и с весьма маленькими окнами, каждая сакля походит на миниатюрную крепость. Между Цизгари и следующим аулом, Шадни, населенным казикумухцами, леса нет, но пастбища богаты. Дорога буквально состоит только из подъемов и спусков. Над ущельем, состоящим из двух уступов, из которых нижний, узкий и извилистый, густо зарос кустарником, а верхний значительно расширяется, лежат Шадни. На упомянутом склоне растут дикие груши. Въезжая в Шедни, я был свидетелем зрелища, представляющегося только в горах: из ущелья этого поднялся пар и, быстро разгоняемый легким ветром, распространился во все стороны и вскоре покрыл всю местность туманом, над которым выплывали, как острова над морем, конические вершины гор.
Мало-помалу, когда я подъезжал к следующему за Шадни аулу Бускри, туман поднялся выше и покрыл уже верхушки гор, тогда как в долинах прояснилось. Более отдаленные хребты слегка освещались солнцем, и там проглядывала небольшая полоса ярко-голубого неба. За Бускри находится небольшое плато, покрытое роскошною травою, откуда представляется довольно обширный вид на широкую долину, образующую полукруг около Бускри. Со всех сторон, на склонах хребтов и на холмах, возвышающихся в долине, находятся аулы, между прочим Чишили, Дибгаши, Калкнила, Прекланд и другие. Пока я любовался картинами природы, юзбаши приготовил для меня закуску. Будучи одним из богачей околотка, юзбаши этот живет роскошнее других: двухэтажная его сакля имеет большой, широкий балкон; главная комната, гостиная, если можно так выразиться, весьма просторна (14 аршин длины, 9 ширины и 4 вышины). На полу постланы ковры, вдоль стен положены мягкие подушки, на стенах висят разноцветные шелковые одеяла и большие металлические блюда с персидскими вырезными узорами. На таком подносе подали чай в шлифованных стаканах. Юзбаши осведомился о здоровье князя Д. Д. Джорджидзе, который оставил по себе добрую память в Дагестане и о котором меня спрашивали по всему Северному Дагестану. Несмотря на предложение старшины ужинать и ночевать у него, я уехал, спеша в Дибгаши.
Из Бускри довольно значительный спуск по голой скале упирается в речку, от которой такой же подъем ведет на холм, где расположены Дибгаши. Приехав в сумерки, я остановился, как и везде, у юзбаши, сакля которого просторна, однако не так, как у бускринского, и не так богато убрана. Пока готовили ужин, я пошел в сопровождении кадия и нукеров гулять по аулу, не отличающемуся широтою от других; такие же темные сакли с маленькими окнами, такое же множество больших и злых собак, с яростью кидающихся на прохожих. Возвратившись домой, я нашел в чисто убранной комнате стол, уставленный самыми лакомыми, по понятию лезгин, кушаньями: тут были галушки с чесноком, крутые яйца, яичница, соленая баранина, курдючье сало, молоко, сметана, сыр, два сорта хлеба и, знак цивилизации, чай. При всем моем желании угодить хозяину, я не мог справиться и с десятою долею поданных лакомств, в числе которых сало занимало первое место. После ужина приготовили мне мягкую постель не на полу, а на кровати, что имеется только у богачей.
На другое утро перед отъездом из Дибгаши зашел я к Ама-Кади, выселявшемуся с семейством в Турцию и вернувшемуся оттуда. Они отправились сухопутьем через Дербент, Кубу, Джары, Шемаху, Карс и Эрзерум в Трапезунд, откуда перевезли их на пароходе в Константинополь, потом направили в Шумлу, вернули в Константинополь и поселили в Яме в Сирии. Еще на пути в Эрзерум встретили они обнищавших чеченцев, которые, описывая испытанные ими притеснения, отклоняли их, но тщетно, ехать дальше. Насмотревшись на Турцию, испытав всякого рода горе, они вернулись, разоренные вконец.
Мургук
Утро было ясное и приятное; на отдаленных Казакумухских горах снег сиял от солнечных лучей; путь мой вел через Мургук; дороги здесь гораздо шире тех, по которым я ездил накануне, но также безлюдны: изредка попадается арба какого-нибудь торговца. Местные арбы очень легки, и если вам встретится тяжелая, скрипучая арба, то наверное можно сказать, что она куплена у проезжего в Дешлагаре или в другом месте по большой дороге. В самой близи от Дибгаши находится аул Хункри. Налево виднеется на скате горы аул Икра. Здесь уже появляется лес, который по мере приближения к Мургуку становится гуще и гуще. У одного из многочисленных ручьев, пересекающих дорогу, лежит на скале небольшое селение Хюра-з, состоящее из двух аулов на довольно большом расстоянии один от другого. За Хюра-з дорога ведет густым молодым лесом, среди которого разбросаны черешни и довольно толстые, но не высокие чинары; вблизи деревень, на открытых местах, посажены фруктовые деревья. По всей дороге я встретил одного только лезгина с ослом, нагруженным грушами, и далее 2-3 женщин с головными платками, унизанными спереди серебряными монетами.
То спускаясь, то поднимаясь, проехал я по лесистой дороге, между двумя аулами Хюлли, составляющими, как уверяли мои провожатые, собственно один. Вблизи, два пересекающихся ущелья представляют прелестный вид, весьма оживленный, потому что сюда ходят за водой женщины, которые среди зелени медленно пробирались к аулу по крутой тропинке. Кустарник, по мере приближения к Мургуку, становится гуще, и чаще попадаются старые деревья. Местность эта чрезвычайно богата оленями и турами, есть даже и медведи. Мургук (или Мургуши) лежит в живописной долине с довольно крутыми скатами у реки того же имени. Мургукские женщины носят бешметы вместо рубах, составляющих женский костюм по всему Даргинскому округу. Недалеко от селения жали на поле несколько молодых женщин и девушек. Красные шаравары, серовато-синий бешмет с красными ластовицами и такого же цвета платок, повязанный за затылком, — вот оригинальный костюм мургушинок. Головной убор их живо напоминает повязку древних египетских женщин, так как нам ее представляют памятники. Бешмет на груди обшит серебряными монетами. В Мургуке нукеры совершили намаз и так долго задержали меня, что я приехал в Урахи лишь в сумерки.
Мекеги
На другой день поехал я далее, в Мекеги, лежащее в 16 верстах от Урахи. Сперва едешь узкой долиной, где обросшие кустарником горы чередуются с голыми скалами. Недалеко от Урахи, на вершине хребта, красуется аул Мулебки. У подошвы горы, около ручья, стоит мельница и красивая группа молодых тополей. Далее, зеленые горы уступают место голым скалам, между которыми особенно замечательна Бухна-Хинти, огромный четырехугольный камень. Около дороги, со скалы падает, с высоты приблизительно в сажень, тонкой струей прозрачный горный ручей. Потом, поднимаясь по отлогому подъему, попадаешь на небольшое плато, в несколько верст ширины, по которому едешь последние 8 верст до Мекеги. Мекеги — большое селение, в котором считается до 700 дворов, лежит на месте, более ровном. На самом краю находится большая площадь, в форме параллелограмма, где по торникам бывает базар и где находится дом, занимаемый наибом. Дом этот — большое, новое строение, двухэтажное, в 9-10 небольших европейских окон со стеклами, принадлежащее богатому мекегинцу. Напротив — такое же, но старинное строение, отличающееся от первого тем, что окна без стекол, которые заменяются деревянными ставнями. Мекеги замечательно еще своей мечетью, одной из самых старинных и чуть ли не единственной в Даргинском округе, имеющей минарет. Благодаря любезности С. А. Антоновского, для меня устроили той, или бал: собрались в доме юзбаши, Кадила Баганда (т. е. Баганд, сын кадия). Этот юзбаши имеет много земли и 5000 овец, и все имение его оценивается в 50 т. р. Он пользуется почетом, влиянием и популярностью, между прочим, и потому, что платит за бедных штрафы. Пока мне сообщали эти сведения о почтенном старшине, собрались танцоры и танцовщицы. Музыка состояла из барабана и дудки, но когда музыканты-любители уставали, то кто-нибудь из присутствующих играл на чонгуре. Женщины и девушки, принимавшие участие в танцах, нарядились в лучшие одежды, состоявшие из широких шелковых рубах с длинными, широкими рукавами, желтых, красных или зеленых. Большой одноцветный или пестрый платок укутывал голову; концы, заброшенные из-под подбородка через плечо, висели почти до полу. Прекрасный пол танцует с распростертыми руками. Пляшут живее, нежели в Шуре, но не выделывают разных па, как в Урахи. Танцует только пара; сперва вступает в круг молодой человек, вскоре за ним следует девушка, когда же он удаляется, его сменяет другой. Если же кто-нибудь кончает танец, т. е. уходит без смены, то он благодарит музыкантов, снимая немного папаху, — обычай, явно введенный русскими; у мусульман, как известно, вежливость не выражается снятием покрова с головы.
Имея денек в Мекеги, я на другое утро посетил Мекегинский лесок, единственный в этой печальной местности, находящийся верстах в 4 от аула. Дорога туда ведет вдоль ручейка узким, тенистым ущельем, между высокими, почти отвесными скалами. Здесь показывают скалу, с которой бросилась молодая вдова, доведенная до отчаяния упреками за равнодушие, выказанное по случаю смерти мужа; далее находится место, откуда мекегинцы сбросили односельчанина своего, подговаривавшего их присоединиться к Шамилю. Ущелье это имеет замечательное эхо: при мне замычала корова и вскоре затем раздался продолжительный металлический гул. Мало-помалу ущелье расширяется и скалы уступают место разсыпчатым горам, на которых растет довольно значительный кустарник, оживленный множеством дичи и разного рода птиц.
Леваши
Около 4 часов пополудни поехал я в Леваши. До перевала, находящегося на половине дороги, она все поднимается по голым скалам, скаты которых вспаханы; потом спускается по такой же пустынной местности: нигде нет ни одного деревца; везде горы безплодны и голы, и поля скудны. С высшей точки перевала виднеется море. Недалеко от Лавашей находится небольшой аул Карча-махи, единственный на всей этой дороге. В Леваши приехал я вечером.
Леваши, по-лезгински Лауаша, построены на холме среди волнообразной равнины, простирающейся на несколько квадратных верст. Окружное управление, находившееся до тех пор в Кутишах, перенесено сюда только в январе 1873 г. Дом начальника округа находится в 1½ версты от аула. За отсутствием кн. И. З. Баратова, я был очень радушно принят его помощниками и наконец увидел себя в европейском доме, после продолжительного пребывания в лезгинских саклях. Но время не позволяло мне пользоваться удобствами европейской жизни, и уже на другое утро посетил я знаменитые Кутишинские высоты.
Кутиша
Версты две ехали мы по большой дороге, потом свернули по проселочной и, поднявшись около 2 верст по довольно крутому скалистому подъему, приехали в Кутиши, расположенные на склоне крутой горы. В этот день я застал в Кутишах базар, который бывает еженедельно в селении. Когда я приехал, с базара уже расходились, остались только один аварец, разъезжающий по всем местным ярмаркам с ситцами, и несколько торговцев и торговок фруктами. В теперешнее время, с перенесением окружного управления в Леваши, кутишинская ярмарка утратила свое прежнее значение, но в былое время она оживлялась толпами народа, съезжавшегося со всех окрестностей. Казенные здания также пришли в упадок: казармы представляют развалины, а дом, служивший помещением управлению, больницей и тюрьмой, продан кутишинскому жителю, который поспешил перестроить его по-лезгински, уничтожив окна и заложив их камнем. Кутиши, довольно большое селение, состоящее приблизительно из 350 дворов, замечательно как одно из немногих аварских селений в Даргин- ском округе. Аварцы резко отличаются от даргинцев и от населяющих Дагестан тюркских племен более грубыми и резкими чертами лица, особенно чрезмерно длинным носом, составляющим, сколько я мог заметить, характеристическую черту аварского типа.
От Кутишей, лежащих на высоте 6000 футов над уровнем моря, до «высот» считается 6 верст, но особенно крутых подъемов нет, разве только небольшой, у самого аула. Недозрелая пшеница свидетельствует о высоком местоположении. Местами попадается мелкий известковый камень, но большей частью горы эти покрыты травой. Во времена Шамиля, как говорили мне очевидцы, здесь трава доходила до таких размеров, что за ней не видать было не только пешего, но и всадника; когда же на этих высотах построили лагерь и кордонные укрепления, мимо развалин которых я проехал, солдаты стали косить этот девственный луг, после чего трава и потеряла необычайную свою величину. Отсюда мы двинулись далее и достигли высшей точки Кутишинских высот, носящих местное название Улли-бека. Сильный ветер почти всегда господствует на этих высотах. Погода была ясна и, несмотря на легкий пар, покрывавший местность, день был удачный для посещения высот; вид действительно величествен: под ногами зрителя страшная круча отвесно спускается на несколько сот футов в местность, всюду пересеченную скалами, ущельями и ручьями, среди которых вьется, как черная лента, Казикумухское Койсу; множество хребтов, состоящих из голых скал, один за другим, представляют бесчисленные вершины, как волны бушующего моря. С одной стороны находятся грозные и величественные, покрытые снегом, Казикумухские горы, с другой возвышается над скалами фантастическая, имеющая отсюда вид неправильного четырехугольника, Чемодань-гора, называемая большей частью у лезгин Тлилимээръ, у даргинцев Келимаръ, в Кулды Ротлламэор. На берегу Койсу лежит Хаджалмахи, с своими садами, левее Цудахар, с правой стороны Куппа, Гуниб, наконец Какуна. С этими именами, с этими могучими скалами, является тесно связанным имя лезгинского имама Шамиля. Как Рюбецаль есть воплощение Исполиновых гор, как Альпы населяются воображением жителей гениями и духами, так и Дагестанские скалы имеют своего гения в Шамиле, гения, олицетворившего как природу страны, так и характер жителей.
На возвратном пути с высот попался нам навстречу человек, гнавший навьюченного ишака; все провожатые мои, не исключая самого наиба (горца), стали с насмешкой кричать ему вслед: мяу. Загадка эта разъяснилась тем, что слово это есть насмешливое название евреев, и попавшийся нам человек был еврей.
По возвращении в Кутиши, старшина угостил меня курицей, яйцами, двумя сортами сыра и бузой, т. е. местным пивом, крепким, но не так кислым, как в других местах округа. К обеду я уже был в Лавашах.
Акуша
На следующий день, т. е. 23 августа, побывал я в Акуше. Долгое время ехали мы по местности такого же характера, как и в Лавашах: долина в несколько верст шириной, на которой возвышаются небольшие и отлогие голые холмы. В подобной же местности лежат аулы, по которым я проехал: Кака-махи и Наскент, красиво расположенный у речки на холме. Оставив по левую руку Шаричебусанк, или Шули-Ула-махи, приехали мы в Тазириент; затем, в некотором отдалении виднеется аул Улу-Ая (или Улу-махи). Вскоре после того, обогнув небольшой хребет, увидели мы широкую, зеленую равнину, куда и направились, поднимаясь по незначительному подъему. То был знаменитый Дузь-майдань, по-татарски ровная площадь, куда раз в год собиралось народное собрание даргинцев для обсуждения важных дел, касающихся всего союза. В последний раз сошлось на этот даргинский форум народное собрание в 1866 году, по поводу спора даргинцев с губденцами о пастбищах. Губденцы с незапамятных времен гнали скот через земли даргинцев за известную плату, отчего часто происходили драмы. В 1866 году губденцы отказались исполнить свои обязательства, и даргинцы решили сами с ними управиться. Влиятельные люди созвали на Дузь-майдань народное собрание, которое постановило, согласно обычаям доброго старого времени, идти войной на губденцев и заставить их уважать право даргинцев. Но дело кончилось иначе, нежели ожидали даргинцы: прежде чем они успели исполнить свое намерение, в дело вмешались русские власти; главные зачинщики были сосланы на срок на житье в Сибирь, другим приостановлена выдача свидетельств, чем и водворился мир и порядок. Проехав версты полторы по майдану, попали мы на скалистый грунт, поднялись по крутому подъему, потом спустились, и перед нами явились фантастические горы Мапралла, лежащие за Акушой, которой не было видно за возвышениями. Съехав по глинистой горе, прибыли мы в акушинский отселок Бургемяк; оттуда до Акуши только версты 1½-2. Акуша живописно лежит частью на крутой скале, частью в узком ущелье, где протекает быстрая речка, около которой, на краю аула, находится мельница, окруженная молодыми ветлами и пирамидальными тополями; ветлы растут везде, но тополи попадаются лишь изредка в аулах, и то молодые, — в одной лишь Акуше находятся старые10.
Акуша, как известно, была главным селением союза польных Даргинских обществ, и до сих пор там живет Нур-Баганд-кадий, последний из наследственных кадиев всего союза, пользовавшихся правом надевать папаху на вновь избранного шамхала и игравших столь важную роль в истории Дагестана. Почтенный старик принял меня с истинно азиатским гостеприимством. Дом Нур-Баганд-кадия похож на небольшой европейский домик: лестница очень крута и узка, окна маленькие, комнаты оклеены самыми простыми обоями. Мне отвели комнату, в которой на стенах висело несколько дорогих ружей и кинжалов. Вступив в разговор со своим хозяином, я не мог не заметить умные и благородные черты его лица и чисто восточное достоинство его манер. Вскоре подали ужин: сунъ ели ложками, жаркое вилками и ножами, чего я и не видал во всем Дагестане. Между прочим, подали невыбродившее вино, называемое чива. Ужин продолжался недолго, и после кратковременной беседы все разошлись.
На другое утро посетили меня почетные лица Акуши, между которыми видное место занимал старший молла Гаджила-Али-будун, т. е. будун (или молда) Али, сын Гаджи, известный своею ученостью не только в Дагестане, но, как мне говорили, даже и в Турции, откуда к нему иногда обращаются за советами, прося разрешать разные политико-религиозные вопросы. К счастью, он не фанатик и несколько раз своим влиянием удерживал своих соотечественников от вспышек. По наружности Гаджила-Али не похож на патриарха целого населения: маленькие глаза его весело глядят, круглое лицо его имеет ковальное выражение, и рыжая, крашеная борода отнюдь не придает его виду представительности. Откланявшись с гостями, пошел я на кладбище, откуда видна вся Акуша. Густой туман покрывал окрестности, даже близкие горы Мааралла видны были только отчасти. В Акуше 6 кладбищ и 7 мечетей; из последних большая, двухэтажная, о пяти окнах в ряд, обращает на себя внимание тем, что окна верхнего этажа не поставлены над нижними, а чередуются с ними. Несмотря на густой туман, покрывавший большую часть гор, с кладбища развертывался обширный вид на ближние и дальние хребты. Акуша состоит из четырех частей, слитых в одно селение. Части эти называются: Даишук, Харшук, Панджук и Каршук11.
Усиша
В это же утро поехал я с наибом в Усишу, находящуюся в 4 верстах от Акуши. Из Акуши мы спустились, потом поднялись по довольно крутому подъему. Горы и скалы, большей частью голые, не очень высоки относительно окружающей их местности: там и сям находятся на склонах скудные пастбища; далее перед нами раскрылась более широкая, дикая долина, пересеченная хребтами безплодных гор и пустынных скал, усеянных мелким белым известковым камнем. Можно бы подумать, что здесь вход в Ахерон, или ожидаешь собрания ведьм Блокберг во время Вальпургиевой ночи. Точно какое-нибудь проклятие лежит на этой местности: дикие горы, то остроконечные и крутые, то представляющие террасы и уступы, на склонах которых находятся огромные камни, похожие на неправильной формы шары, стоящие как бы на пьедесталах. Среди этой глуши находится в виде оазиса изумрудная равнина, побитая незадолго перед тем сильным градом и с тех пор снова выросшая бархатом ярко-зеленого цвета. Между скалами паслась здесь баранта, питающаяся скудными горными травами; пастух, мальчик лет десяти, забавлялся пронзительной музыкой лезгинского инструмента «анпикуне», или «зипика», состоящего из двух связанных между собою соломенных трубочек. Выехав из этой угрюмой котловины, мы вскоре приехали в Усишу, где я остановился у наиба. Над Усишинскими горами расстилался сильный туман; нельзя было и думать о поездке туда. Затем я пошел ходить по аулу, расположенному на склоне горы, в ущелье, по которому протекает речка Иникла. На домах сложен на крышах зимний кизяк (по-лезгински «дерь») в виде кирпича, тогда как летний прилеплен к стенам большими лепешками и так сушится на солнце. В Усишах приблизительно 600 дворов, и на все это население приходится только 1 серебряк, 3-4 сапожника и несколько плотников, столяров и кузнецов. Жители преимущественно занимаются хлебопашеством, которое, впрочем, далеко неприбыльно вследствие как бесплодия почвы, так и высокого положения аула. Пшеница обыкновенно дает урожай сам-3, просо сам-3-4. Горы, на которых выстроен аул, отчасти песчаные, отчасти глинистые, но везде усеяны мелким известковым камнем и представляют самую жалкую и скудную растительность: много лопушника, много душистой травы, называемой по-татарски ар-шур, по-лезгински чуба, настой которой жители пьют; называют они этот напиток шамилевским чаем. У деревни к довольно широкой Иникла-када примыкает маленькая Урхула-када. Усиша со всех сторон окружена большими горами: Мекегинскими, Сиргинскими и другими. Вернувшись к наибу, который живет в плохом европейском доме, украшенном, впрочем, по лезгинскому обычаю белыми камнями с красными и зелеными приветственными надписями, я обедал вместе с другим гостем, хаджи из Цудахара, носящим высокую зеленую чалму и весьма довольным собой, как все хаджи, и с юзбаши Магаматом12.
В Акушу вернулся я под вечер, в сильный дождь. На другое утро, простившись с гостеприимным Нур-Баганд-кадием, поехал я обратно в Леваши, где имел ночлег.
Хаджалмахи
Из Лавашей в Хаджалмахи дорога ведет сперва по ровной местности, потом есть несколько спусков, так как Хаджалмахи лежит в низменной котловине. Близ аула находится известный Хаджалмахинский водопад, который, падая узкой струей с высоты нескольких сажен, образует два котла, а в третьем рассыпается и течет по отвесному камню. Вскоре прибыл я в аул, к юзбаши Омару, известному богачу, который, живя около штаб-квартиры Хаджалмахи, перенял некоторые русские обычаи, например, к чаю подали лимон. После закуски меня пригласили в фруктовые сады, составляющие по существу один обширный сад, весьма богатый всевозможными сортами фруктов и множеством громадных деревьев: мне указали, между прочим, на огромную грушу, за которую предлагали хозяину 200 руб. Под тенью ветвей другой груши производятся на лугу смотры. Сад этот находится на ровном месте, со всех сторон окруженном, подобно стене, высокими скалами, на верхушке которых растет курага. В саду женщины занимались тканьем знаменитых хаджалмахинских шалей и ковров. Женский головной убор в Хаджалмахи самый безобразный: на лоб они надевают под платок род козырька из материи, шитого серебром. Сад тянется почти до деревни Ташконур, лежащей у Казикумухского Койсу, едва заметного в узком, глубоком ущелье, по которому вода течет с невероятной быстротой, бурля среди камней. Говорят, что горцы кидаются в эти разъяренные воды и выплывают несколько сот саженей далее. Камень, брошенный к Койсу, несколько раз бьется с обеих сторон о ущелье, пока дойдет до воды. Тут, в живописной местности, возвышается на скалах красивая деревня Ташконур; в этой деревне обращают на себя внимание турьи рога, которые висят у дверей некоторых саклей. Туры водятся в большом количестве в Казикумухских горах, где охотятся хаджалмахинцы и жители соседних аулов. На другой день, т. е. 27 августа, выехал я из Хаджалмахи по направлению к Гунибу. Дорога поднимается по пустынным скалам; на отвесной, квадратной скале лежит, подобно орлиному гнезду, аул Куппа, населенный аварцами. Минуя этот аул, дорога идет на Куппинский перевал, высшая точка которого (4552 фута) находится в 26 верстах от Хаджалмахи. Здесь граница Даргинского округа.
ДОПОЛНЕНИЕ К СТАТЬЕ:
По вечерам ал-махинские молодые люди собираются в чью-либо саклю, на другой день в другую, на третий — в третью и т. д., пока очередь не дойдет опять до первой. Там они поют песни, пляшут, разговаривают и внимают рассказам стариков, преданиям и сказкам. Вот одна из ал-махинских сказок:
Сказка: Три царевича.
Некий царь славился могуществом и богатством. Все удивлялись драгоценностям, скопленным в его чертоге. Но однажды по этой местности прошел дервиш, который остановился у дворца и, глядя на него, сказал: «Царь гордится богатством своим, но все его сокровища не могут сравниться с одною вещью, которой у него нет». — «Какая же это вещь?» — спросил царь, слышавший слова дервиша. — «Это чудесная птица булбуль (или вулвуль13), голос которой очаровывает всякого, кому удастся ее послушать», — ответил странник; «достань эту птицу, о царь! И только тогда ты будешь действительно достоин славы богатейшего человека в мире». Сказав это, дервиш ушел, оставив царя в глубоком раздумье.
У царя было три сына. Узнав о горе отца, они предприняли отыскать редкую птицу и доставить ее отцу. Выехали они вместе и не разлучались, пока не доехали до перекрестка, где пересекались три дороги. На перекрестке стоял столб с надписью, гласившей, что тот, кто пойдет по первой дороге, скоро воротится, кто по второй — долго не воротится, а кто по третьей — тот вовсе не воротится. Старший брат поехал по первой дороге, средний по второй, младший по третьей.
Долго ехал он по пустынным местам; наконец, доехал до прекрасного пастбища, на котором паслись бараны и большие табуны лошадей; неподалеку красовался великолепный серебряный замок. Молодец пошел в замок, где был принят хозяйкой, девицей редкой красоты. Она велела накормить его лошадь, и он гостил и пировал у нее в продолжение трех суток; наконец, надо было расстаться и ехать дальше. «Куда же ты отправляешься, добрый молодец?» — спросила красавица. Он рассказал ей, что идет отыскивать чудесную птицу булбуль. «Не найдешь ты этой птицы», — возразила она, — «останься лучше здесь; ты видишь, как я богата; все эти тучные луга и нивы, все эти многочисленные стада принадлежат мне, я выйду за тебя замуж, и мы век проживем в счастье и довольстве». — «Не могу я остаться», — ответил витязь, — «мне надо непременно достать булбуль». Видя, что все усилия удержать его у себя тщетны, она простилась с ним и дала ему вместо его лошади превосходного черного коня.
Так отправился он в путь и вечером приехал к золотому замку, в котором жила другая красавица, сестра первой. У нее он также гостил трое суток; она сделала ему те же предложения и в свою очередь дала ему ретивого рыжего коня, на котором он прискакал к третьему замку, бриллиантовому, принадлежащему третьей сестре. И там провел он три дня и три ночи, и когда стал собираться в путь, прекрасная дева убеждала его жениться на ней и остаться с ней в бриллиантовом замке. Но молодец решился довести до конца свое славное предприятие и не дал себе обольститься чарами прелестной девицы. Не сумев удержать его у себя, она подарила ему отборного белого коня и две пики, одну железную и одну стальную14, и дала ему наставления, как добраться безопасно до булбуль: «Ты приедешь в замок дикой девицы Уагэг (Uahеg, т. е. колдуньи), у которой находится булбуль. Девица эта охотится в продолжение семи суток, после чего спит без просыпу столько же времени, и всю жизнь проводит таким образом между охотой и сном. Вход в ее чертоги стерегут один арслан и один каплан15, но не бойся и порази их моими пиками». Джигит поблагодарил за советы и помчался на славном коне, который с быстротою молнии привез его к замку, выстроенному из чистого золота. Кругом замка бегали с яростью собаки, вскармливаемые ячменем, а вблизи паслось стадо гусей, которых кормили костями. Удалец набрал у собак ячмень и дал гусям, а у гусей отнял кости и кинул собакам, которые стали их грызть, а пришельца не тронули. Подошел он к замку, вход в который стерегли страшный арслан и свирепый каплан. Неустрашимый витязь положил их на месте своими пиками и вошел в покои Уагэг.
Владимир Вилльер де Лиль-Адам.
-
Позволяю себе называть дагестанские селения аулами; хотя это черкесское слово неизвестно на Восточном Кавказе, оно так срослось с понятием о горцах, что лучшего названия для горской деревни невозможно придумать. В Даргинском округе большие селения называются махи, а отдельные сакли. ↩︎ ↩︎
-
Называется также Ал-кунти, см. список насел. мест Дагестанской обл. А. Комарова, в «Сборн. стат. Кавк. о Кавказе, т. 1, Тифлис, 1869. ↩︎
-
Г. М. Амиров (Среди горцев Северного Дагестана, «Сборник свед. о Кавказе, выпуск VII. 1873) говорит, что мужчины не выходят на встречу приезжему и что даже мать и сестры встречают у порога. Это замечание г. Амирова относится, вероятно, только до больших селений и до богатых семейств. Сопровождавший меня молодой лезгин был встречен матерью, извещенной о его приезде, прямо на улице. ↩︎
-
Жители деревни Балкары (Балхар) — лаккумулцы. Они и в Даргинском округе сохранили всю свойственную их племени предприимчивость, ходят по всему округу и ведут меновую торговлю. Между прочим они промышляют глиняными сосудами, которые отдают в замен такого количества пшеницы, какое поместится в продаваемый сосуд, или же на двойное количество ячменя или овса. ↩︎
-
Масло приготовляется самым первобытным способом: сосуд, до половины наполненный сметаной, нашивают на веревки и болтают до тех пор, пока вся сметана не превратится в масло, разумеется, очень подилистов. ↩︎
-
Старики сожалеют о добром старом времени, когда даргинцы сами собой управляли и когда за убийство не наказывали. ↩︎
-
Сакли называются на даргинских наречиях: калли. ↩︎
-
Урахи в последние годы получили официальное название Урахи; жители большей частью называют этот аул: Хюракли. «Урихли» же называется на плоскости. (См. список насел. мест Дагестанской области А. Комарова). ↩︎
-
В Сираги (совр. Канасираги), как и в Урахи, Мулебки и Мугры, занимаются преимущественно пряжением и тканьем конопли; в Мекеге же и в Куташах делают сукно. ↩︎ ↩︎
-
Довольно трудно согласовать существование старых пирамидальных тополей в Акуше, где не было ботанических садов, с общепринятым мнением, что дерево это, родом из Индии, акклиматизировано в других странах посредством нескольких черенков, вследствие чего нигде нет ни одной женской пирамидальной тополи. (См. Росмеслери, «Четыре времени года»). Разрешение этого вопроса предоставляю ботаникам. ↩︎
-
Названия эти не находятся в Списке насел. мест Дагестанской обл. ↩︎
-
В Акуше говорят Маламат, Махмуд, тогда как в Урахле имя это произносят в форме: Багамат, Бахмуд. ↩︎
-
У даргинцев нет ни чистого «б», ни чистого «в», а только среднего между этими двумя звуками. ↩︎
-
Слова «пика» и «шпиц» (собственно «шписс») — синонимы и обозначают копье, первое — по-итальянски, второе — по-немецки. ↩︎
-
Слова «арслан» и «каплан» (собственно «кафланг») — синонимы и обозначают льва, первое — по-турецки, второе — по-арабски. ↩︎